Вот народился у казачки сын. Да народился, видать, в недобрый час, в минуту неталанную. Перевязывала повитуха ему пуповину -оборвала нить. Дурная примета - злосчастный ребенок будет, горемыка да бедоноша.
Заголосила мать, кинулась к гадалке, что да как - про судьбу своего ребенка узнать. А та ей и говорит:
- Нить жизни его суровая, узловатая, опутывает, словно сетями, налегает на него тяжелой обузой. Не будет у него в жизни радости.
Поплакала мать, поплакала. А что делать? Жить-то надо. Нарекли ребенка Кузьмою. Намаялась с ним мать, что и говорить. Пока мал был Кузьма, не понимал он, что ему горькая долюшка выпала. Дите оно и есть дите. Каждое утро хотел Кузьма с правой ноги встать, а вставал с левой. Захочет матери что-нибудь по домашности помочь, дак все наоборот выходит. Иль горшки разобьет-расколотит, иль хуже того - себя поранит. Однажды приходит он к матери весь в слезах и спрашивает, отчего у него нойка на сердце. Залилась мать слезами:
- Зародился ты в ту звезду бессчастную, в лихую годину. Нет тебе талану на роду…
После этого случая совсем духом пал Кузьма: злая змея на сердце залегла.
Вырос он жидким да слаботельным. Говорили про него: не казачьего роду. Ну что ж, в хлебе не без ухвостья. Терпели Кузю в станице: кто жалел, а кто и подсмеивался над ним, да не в зло. Он тож дружбы ни с кем не водил, одиночествовал. От людей прятался. Солнышко к закату потянулось, и Кузя на завалинке объявлялся. Молодой еще, а повадки стариковские заимел.
В той же станице жила дочка атамана Дарья. И личиком бела, и с очей весела. Огонь-девка, живому черту глаза колет. Отцова лю-бимица. Вздыхал атаман: «Эх, жаль, что девка. Такой бы казак вы-шел». Сватов отгонял, свою дочку высоко ставил. Хотел мужа ей най-ти, чтоб по ней был.
Вот как-то раз проходила Дарьюшка с подружкой мимо Кузиного доа, увидела его на завалинке, и запало ей что-то в душу - возьми и спроси: а это, мол, кто такой? Чтой-то раньше я его не видывала. А подружка ей в ответ удивляется:
Сколько разов мимо проходила и только заприметила. Да это К узя-горедушный.
- А отчего горедушный? - спрашивает Дарьюшка.
- Кто-ить знает? Так люди меж собой гутарят. Да вона, вишь, си-дит, развесил печаль по плечам, сам собой любуется.
Разобрало Дарьюшку любопытство.
- Давай подойдем к нему, - говорит.
- Да ну, - отвечает подружка и руками замахала, - с ним токо тоску разводить.
Дарьюшка Дарьюшкой бы не была, если б на своем не настояла.
Подошли они к Кузе. А тот и глазом не ведет. Сидит горюн-горю-ном. Об чем-то думу думает.
Об чем твоя печаль-забота? - спрашивает Дарьюшка.
Поднял голову Кузя. Видит, перед ним две девки стоят. В смущение вошел.
- Да вот, думаю, разбежалось мое счастье по сучкам да по веточкам.
- А что так? - допытывается Дарьюшка.
Так рок судил. Так, знать, на роду написано. Интересно стало Дарьюшке: никогда об этом так не думала. А подружка ее прочь тянет: упреждала, мол, тебя, разведет тут скуку этот Кузя. Дарьюшка и говорит ему на прощанье:
- Приходи на посиделки, у нас весело.
- Ладно, - сказал Кузя и лицом вроде бы как просветлел. Подружка Дарьюшки так и прыснула со смеха. Отошли подальше, она прям зашлась от хохота. Здорово, мол-де, ты над ним подшу-
- А я не шутила вовсе, - говорит Дарьюшка и от досады брови нахмурила.
Прикусила язычок подружка, да ненадолго. К вечеру вся стани-ца знала, что Кузю-горемыку на посиделки пригласили. Разыгрывает Дарья Кузю, всего-то дел.
Ближе к вечеру собрался молодняк на посиделки. Дарья, как всег-да, на первом месте: и поет, и пляшет, и в игрища играет - весела да радостна. И никому невдомек, что она ждет-пождет Кузю, да так, что сердце у нее сладко замирает. И сама-то не понимает, что с ней такой-чи происходит. Наконец-то дождалась она Кузю. Идет тот и спотыкается на ровном-то месте. Молодняк присмирел. Ждут, как дальше комедь разыгрываться будет. Дарья к Кузе подошла, за руку взяла.
- Сядь, - говорит, - опочинься и ни о чем не кручинься.
- Легко сказать, - отвечает Кузя. Вздохнул горестно и присел вместе с Дарьюшкой.
- А как в народе говорят: кто в радости живет, того кручина не берет.
- Эх, Дарья, Дарья, не знаешь ты еще горя, не ухватывала тебя нойка за сердце.
И опять завздыхал Кузя.
А Дарьюшка никак не угомонится.
- Что ж тебе радоваться неохота?
- Отчего ж, - удивился Кузя. - Охота смертная, да участь горькая. Парни тут дурить стали. Обидно им, что Дарья Кузе такую честь
оказывает.
- Гля-ка, гля-ка, как она к нему липнет.
- Вот так пара!
- А Кузя-то кочетом себя ведет. Обсмеяли их, обхохотали. Подхватилась Дарья, взяла Кузю за руку.
- Пойдем, - говорит, - отсель. Вздохнул Кузя:
- Вишь, злости сколько в людях.
- Эко горе.
- То-то ж что горе.
И пошли они. Где слово какое друг дружке скажут. А где и помолчат. Только хорошо им было вдвоем. А на прощанье договорились еще встретиться. И встречались еще. А дальше больше, друг без дружки вроде как и обойтись не могут.
Вот как-то сидят они на берегу Дона. Хорошо Кузе с Дарьюшкой. Когда с ней рядом, вроде отступает от него кручина. Взял он сухую палочку и бросил в воду. Покружила-покружила палочка и камнем на дно пошла. Запечалился Кузя: и что ж я такой злосчастный. Заприметила это Дарьюшка. Взяла незаметно камень и говорит:
- Смотри, и у меня потонет.
И бросила в воду. Глядь, а камень поплыл. Не по себе стало Да-рьюшке. А Кузя совсем омрачился.
- Эх, не бывать нам с тобою в этой жизни никогда. Помолчала Дарьюшка, а потом и говорит:
- Взойдет солнышко и на наш двор. А ты меня сосватай. Удивился Кузя, слов нет. Я не могу, - говорит. Отчего ж?
Если и отдадут тебя за меня, то все одно - я с тобой жить не смогу. Отчего ж? - допытывается Дарьюшка.
Мне будто кто-то ноги сводит и руки назад вяжет, - говорит он. Так оно выходит, что моя любовь горькая к тебе. Досада Дарьюшку забрала.
Иль, - говорит, - себя переможешь, иль я с тобой встречаться и не буду. Поднялась и ушла.
Посидел Кузя на бережку, посидел. И поплелся домой. Приходит и говорит матери:
Жениться хочу.
Мать посмотрела на него недоверчиво. На ком?
На Дарье, - отвечает Кузя.
Эк, хватил! Дочь атамана. Ты дерево по себе руби. Уперся Кузя. Первый раз мать его таким увидела. Она мне в совесть, и я ей тож. Это о она тебя надоумила? Смеется она над тобой. 1 1с до смеха нам… 1 1 завздыхал Кузя горестно.
А может, чо и выйдет? Пошла мать к свахе. Объяснила что и как. Та ажк рот раззявила от удивления. Мыслимо! Кузя и Дарья. И ни в ка-кую не соглашается. Атаман характером был крут, скольким сватам от ворот поворот давал. Срамиться-то кому хочется?!
Да ты только проведай, - упрашивает ее мать. - От чужого сто-ла не зазорно и повернуть. Подарков ей мать насулила. Согласилась-таки сваха.
Ладно, - говорит, - вечером сбегаю, как стемнеет, чтоб от лю-дей стыдно не было.
Обещание свое сваха сполнила в точности. Как стемнело, пришла она, атаману. Тот уж вечерять собрался. О том о сем зубы заговари-вала сваха, все-то духом не решалась сказать, зачем пришла.
Давай, выкладывай, зачем явилась, - говорит атаман. - А то ходишь, все вокруг да около. Помялась сваха и зачастила:
У вас есть товар красный, а у нас купец славный. Смеккнул атаман, в чем дело. И отвечает с неохотой, но как по-
- Был бы купец хорош, товару залеживаться ни к чему. Кто таков?
- Купец-молодец Кузя.
- Кузя?! Купец! Да в своем ли ты уме?
Сваха раззадорилась. Все одно - позор на свою голову накликала.
- Надо бы дочь спросить.
- Когда надо, сам спрошу.
А тут Дарья выходит. Своевольница.
- Отдай меня за Кузю. И на колени бух.
- В совесть он тебе, што ль?
- В совесть, - отвечает Дарья твердо.
- Дочка, дочка, не накормить коня сухопарого, не наделить человека бессчастного.
- Я наделю, - говорит Дарья. Атаман в гнев вошел.
- Значит, правду про вас в станице несут. Ну, погоди! Уйдешь самовольно, я с тебя и крест сниму!
Так и умелась сваха ни с чем.
Мать Кузю утешает как может. Отказ, мол, жениху не бесчестье. Жених, мол, как нищий, в один дом пришел - не удалось, пошел в другой…
Кузя ее утешения не слушает. У него думы о другом. Совсем парень в отчаянье вошел. Взял незаметно веревку и на зады пошел — туда, где дерево росло. Привязал он веревку к суку, встал на пенек, надел петлю на шею, простился с белым светом и с пенька сиганул. А сук возьми и обломись. Вроде как толстый сук. И дерево не гнилое. А обломился - и все тут.
- Эх ты, лютая смерть, неупросливая, неподатливая, - загоревал Кузя. - Значит, рубашка для меня еще не сшита.
Если не время умирать, то как жить, что делать? Не знает Кузя.
Поплелся Кузя к дому атамана. Вот идет он, а кубыть кто-то его в сторону уводит. Дошел, наконец, присел около ворот. Вдруг вышел сам атаман, отец Дарьин. Увидел Кузю, запенился, аж кипельный сделался. Спрашивает с ехидцей:
- Вы сюда по делу иль для легкого воздуха?
- По делу, - промямлил Кузя.
- Вы что ж, свой антирес имеете?
- Имею, - отвечает Кузя, - с Дарьей свидеться хочу.
- Нельзя!
- Отчего ж нельзя? Я к ней со всей душой.
Атаман мясами дюже одержимый был. Лапища такая, что увидишь - страх берет. Послал он благим матом Кузю по ухабистой дорожке.
Не был бы такой квелый, - кричит, - навалил бы я тебе вот этим 1 бадиком! Баранья твоя башка, иди отсюда от греха!
Встал Кузя, всей душой горем задетый. И диву дивится: ноги его сами несут от Дарьиного дома подалее.
Через какое время приходит ему весточка от Дарьюшки. Пере-дала ее верная подружка, мол, ждет она своего милого дружка Кузю в полночь у дуба, и если не придет, то не увидит Дарьюшки никогда: приходили-де сваты, и отец согласье дал.
Дождался полночи Кузя и пошел на околицу к дубу одиноко му, чтоб встретиться с милой Дарьюшкой. Кругом темень, хоть глаз выколи, ничего не видать. Шел-шел, шел-шел. Вроде как из станицы вышел, собачьего бреха не слыхать, а дуба все нет и нет. Назад повернул.
Сбился с дороги Кузя, зашел в какие-то кущи непролазные. Знать, так рок судил, так суждено. И пошел Кузя свою смертыньку искать, чтоб прибрала она его поскорее.
А Дарья к полночи ближе с постели встала, из хаты вышла, ни едина половица не скрипнула. Дверь затворила тихонечко. На ко-нюшню зашла, своего любимого Воронка оседлала, тряпками копыта обмотала. Задами коня вывела. И к одинокому дубу направилась.
На обусловленном месте ждет-пождет милого дружка. ан нет Кузи. Уж звезды блекнуть стали, а Кузи все нет. Радость у Дарьи на убыль, пошла. Думки всякие одолели. Не может быть такого, чтоб Кузя от нее отказался. Видать, от горя попал в беду. «Домой мне все одно возврату нету, поеду-ка я Кузю искать, из беды его, родного, выручать», - решила Дарья. И поехала куда глаза глядят.
В полдень видит Дарья в мареве, каменная девка чикиляет. Може, - думает, - она что про Кузю знает». Догнала Дарья камен-ную девку, о Кузе спрашивает. Приподняла каменная девка камен-ные веки - храбра казачка, не убоялась ее - и говорит:
Окажи услугу. Надои у меня каменного молока, тогда скажу. Удивилась Дарья: вот так задача. У девки! Да еще каменной! Надоить каменного молока! Где это слыхано?
Слезла Дарья с коня. Обошла каменную девку вокруг: не знает как к ней подступиться. А потом - была не была! Ухватилась за каменные титьки и давай туды-сюды тягать. Не поддаются титьки, словом, каменные они. Ободрала Дарья руки в кровь. Вдруг видит:
чудо! Брызнула струйка серая из одной титьки, упала на землю и превратилась в камень. Брызнула струйка из другой титьки, тож в камень превратилась. И пошло дело.
Каменная девка только успевает поворачиваться. Всю землю вокруг каменьями засыпала.
- Ну, будя с тебя, - говорит каменная девка, - видать, ты под счастливой планидой родилась.
А Дарья в ответ:
- Услуга за услугу.
- Кузя твой в обратной стороне, - говорит каменная девка. - Вяжет его Горе-Злосчастие по рукам и ногам и подале от тебя уводит.
- Какое Горе-Злосчастие? - забеспокоилась Дарья. - Я ни разу его не видала.
- Ну, это немудрено: довольно взглянуть на Кузю через правое ухо твоего коня.
Обрадовалась Дарьюшка, хотела каменную девку приобнять, да та дальше зачикиляла по своим делам.
Теперь у Дарьюшки задача: Кузю горемычного отыскать. Поворотила она коня на обратный путь.
Долго ли, коротко ли, нагоняет Дарьюшка Кузю. Идет он пешки, спотыкаясь, горе-милый ее. Слезла Дарья с коня и посмотрела в его правое ухо. Батюшки мои! Свят-свят! Что она там увидела!
Горе-Злосчастие тонешенько, чернешенько, голова у него малым-малешенька, с наперсточек будет, туловище не спознать с соломиной, лычком связанное, подпоясанное, мочалами ноги изопуталися.
Бежит оно впереди Кузи и чертит что-то на дороге: судьбу его изменяет. То кругами вокруг него ходит - темнеет от этого у Кузи в глазах; то камень ему под ноги катнет - спотыкается Кузя; то на него запрыгнет, сядет на шею - согнется Кузя в три погибели; то к самому сердцу припадет - застонет Кузя, закручинится… Хочет назад поворотить, а Горе-Злосчастие ему не дает.
Захолонуло сердце у Дарьюшки, на такое глядючи. «Ну, - думает, - погодь, мерзавка ты эдакая, расправлюсь я с тобой».
И поехала за ними вслед, чтоб только из виду не потерять.
На перекрестке дорог, у бел-горюч камня остановился Кузя, прилег под кустиком и вроде бы приснул.
Глянула Дарья через правое ухо коня на своего бедоношу милого. И видит: забралось Горе-Злосчастие ему на грудь да чтой-то нашептывает. Вздрагивает Кузя во сне, душа его криком кричит, стонет, мечется. Призадумалась Дарьюшка, как ей Кузю от Горя-Злосчастия освободить. И хлоп - придумала! Подошла она поближе к Кузе, расстелила тряпочку, приготовила нитку с иголкой. И говорит:
- Горе-Злосчастие, покажись-объявись.
А то молчок, затаилось. Трусливое, видать, это самое Горе-Злосчастие. Замечает Дарья: успокоился Кузя, заснул глубоким сном. Что делать? Чем бы Горе-Злосчастие замануть? Выплела Дарьюшка из косы ленту, такую красивую, и говорит:
Хоть, ленту подарю? И положила ее на траву около себя. Глядь, исчезла лента.
Ну, покажись-объявись, - просит Дарья. Горе-Злосчастие ни гугу.
Сняла Дарья колечко.
Хоть, перстенек подарю, токо объявись. Раз и Горе-Злосчастие из рук перстенек вырвало. И хихикает, злорадствует.
Расстроилась Дарья, дарить больше нечего. Схватилась за голо-ву, еще платок остался. Сняла платок, расстелила на траве, а сама за один край его крепко ухватила.
Хошь, - говорит, - платок подарю, не простой, узорно-тканый, токо объявись, очень тебя прошу.
Горе-Злосчастие хвать платок. А Дарья его держит. Горе-Злосчастие на себя его тянет. А Дарья на себя. Отдай платок! - кричит Горе-Злосчастие.
Не отдам, - говорит Дарья. - Ни за что не отдам. Порвем пла-ток, какая тебе польза будет?!
Отпустило Горе-Злосчастие платок и спрашивает: Тебе каким манером показаться? А каким ты можешь? Дык я в любом виде могу объявиться. Ды не сможешь. А вот и смогу! Ды не сможешь! Смогу!
Завейся тогда веревочкой.
Глядь, веревочка завитая на тряпочке лежит. Схватила Дарья ве- ревочку. Завязала в три узла. В тряпочку завернула. И зашила. Ругается Горе-Злосчастие, грозится страшными карами. А Дарье одна дума: куда эту треклятую тряпицу деть. Сердце заходится, в висках стучит. Неужель удалось Горе-Злосчастие провести.
Видит, белгорюч камень у дороги лежит. Еле-еле отворотила Дарьюшка его, бросила под него тряпицу с Горем-Злосчастием. Ух! Дух бы надо перевести. Глядь, а камень покраснел как маков цвет и развалился пополам.
Схватила Дарья тряпицу, подбежала к дубу столетнему и кинула ее в дупло. Закачался дуб, затрещал, вот-вот упадет. Вытащила Дарья тря-пицу из дупла. Побежала к Дону и бросила ее подале в воду.
Поразмыкай Горе-Злосчастие, Дон ты наш батюшка! И на колени упала.
Пошло Горе-Злосчастие камнем на дно. Забурлила вода. Застился туманом Дон. Вышло тут солнышко из-за туч, подул ветерок, развеял туман. И успокоилась река. Приняла, знать, Горе-Злосчастие на себя.
Поклонилась Дарья Дону-батюшке. Полегчало ей на душе. Спра-вилась-таки она с Горем-Злосчастием. Пошла к своему Кузе милому. А тот спит себе, разметался. Хорошо ему, видать, сладко спится. Умаялась Дарья. В сон ее потянуло. И прилегла она рядом с Кузей.
Сквозь сон чувствует Дарьюшка, целует ее кто-то. Глаза откры-ла, а это Кузя ее жарко обнимает.
- Вставай, - говорит, - заждался я тебя. Да голос такой уверенный, диву даешься.
Глядит Дарья на него во все глаза. Сила в Кузе большая. Откуль? А тот кудрями тряхнул. (Сроду у него кудри-то не вилися.) И говорит:
- Вставай, лебедушка. Нам в станицу засветло надо попасть. Встала Дарья. Кузей любуется: ее рук дело. А Кузя коня спой-
мал, вскочил в седло. Опять Дарье удивление: вот тебе и мешковатый Кузя, вот тебе и бедоноша.
Кузя подхватил ее наперед себя, и поехали. Народ на улицу высыпал. И атаман со двора вышел. Видит, Дарьюшка едет. А рядом с ней казак молодцеватый. Как влитой в седле сидит. Ну, Дарья! Ну и девка! Нашла, знать, по себе муженька. Да как песню играют. Как красиво выводят. Подъехали они поближе. Да никак это Кузя! Ах, твою рас-так! Кузя - он и есть. Досада взяла атамана, бадиком, как шашкой, заиграл. Спрашивает:
- Это ты никак, Кузя?
- Нет, - отвечает казак, - не Кузя, а Кузьма, прошу любить и жаловать.
Остепенился атаман, народ на него смотрит.
- Ну, если Кузьма, тогда засылай сватов.